Святая Сибирь — великая воронка, в которую, как пылесосом, затягивает всякую шелупонь. Иностранцев, которые верят в магическую силу высоких снегов и в медведей с балалайкой, жителей окрестных сёл и деревень, которые верят в то, что иностранец страшнее медведя, и едут в Томск на него посмотреть, и жителей соседнего города Кемерово, которые думают, в Томске газон зеленее. Фольклор и домыслы в этих краях исполняют роль утренних новостей, вечерних новостей, новостей вообще. И старожилы, и приезжие, попадая в Томск, понимают: реальности не существует, — жизнь реальная где-то далеко, за стеной высоких снегов и тайгой, а у нас всё как в гостях у сказки.
Томск славен по всей Руси своей деревянной архитектурой, которая, как всё прекрасное и бесполезное в этом мире, находится на грани исчезновения. Томск гордится самым большим количеством университетов на квадратный метр стылой сибирской земли. От факта наличия университетов томичи умнее не становятся. Среднестатистический томич не умнее среднестатистического человека из Кемерово. Так повелось, что лучшие из томичей уезжают в Питер. Среди друзей этих «лучших» в ходу поговорка: «твой друг тоже уедет в Питер». Томск — это город друзей тех, кто уехал из Томска в поисках славы и хорошей погоды. Оставшиеся не блещут ни умом, ни дерзновенностью. Самые дерзновенные из оставшихся спасаются алкоголем и верой, что живут в «Святой Сибири».
В Томске из развлечений — цирк и огромная лужа в котловане в строящемся уже лет много лет микрорайоне. Лужа весной наполняется водой и похожа на озеро, из которого вот-вот выйдет чудище. Старожилы рассказывают, что Уроборос лежит на дне этой лужи, а когда её осушат, он завяжется в узел или в олимпийские кольца или покажет то, что показывать нельзя. Например, гей-пропаганду. Кто его знает, этого старого пройдоху!
Есть ещё версия, что древний змей явится народу в виде слова «х"й», но это не вызывает особого ажиотажа. Это слово в Томске на каждом памятнике деревянной архитектуры и даже на большом пальце левой ноги памятника Чехову.
Дети, те, что еще не умеют пользоваться компьютером, исследуют дно лужи в резиновых сапогах от Томского завода резиновой обуви. Поговаривают, что эту лужу, и другие ямы и лужи Томска спонсирует именно он: «Резинка», как ласково называют завод томичи.
Когда дети становятся старше, они начинают играть сибирский панк. Бородатые молодые люди объединяются в группы под мистическими названиями типа «Передвижные Хиросимы» или «Дети Обруба» и поют свои мрачные, как сибирская тайга, песни. Эта музыка стала так популярна на сибирских просторах, что, поговаривают, будто жёны нефтяников на корпоративах поют в караоке на «О боже, какой мужчина!», а «Крыша едет, я рваный гондон».
Завозят в Томск и таких мастодонтов в сфере заполнения плэй-листа в караоке-клубах как Стас Михайлов и Валерия. Они выступают на одной площади с Цирком. Недавно концерт подобной звезды эстрады так возбудил животных цирка, что те устроили побег. Как в известном мультике, сговорились и сбежали. Мэр Томска, по совместительству пивной король Всея Святой Сибири, проявил находчивость и не дал скандалу разгореться. Он напоил всех пивом бесплатно и все забыли про Цирк и животных, и про метафизические распилы, и про все беды попутно.
И кого только не затягивает в эту воронку, в Святую Сибирь, в город Томск. Старца Фёдора затянуло в 19-м веке. Так он и умер в Сибири, похоронили его в Богородице-Алексеевском мужском монастыре Томска. Туристам, редким и случайным, показывают могилу его в монастыре и говорят, что царь Александр Первый похоронен там. Пугачёва приезжала в лет эдак 30 назад. Но, хвала Святому Фёдору Томскому, уехала после концерта немедленно, прослышав, что Томск — это воронка и про Уробороса.
Томск основал татарский князь Тоян
Это официальная навязанная версия. Томичи верят в другую. Каждый таксист в Томске знает, что мы потомки ариев и что знаменитая битва Рамы и Раваны, описанная в шестой книге Рамаяны, случилась на Черной Речке в окрестностях Томска.
C мая по октябрь будто мёдом намазаны рельсы Транссиба. Как пчёлы на мёд слетаются на них иностранцы всех мастей и цветов. И лиловый негр, который еще в начале века годен был лишь, чтоб подавать пальто в передней, и английский джентльмен, который ещё в начале века не сел бы в один вагон с негром, садятся в один плацкартный вагон с русскими бодрыми подкаченными патриотами, бабушками с пирогами и с томными девицами, с планшетами и выразительным макияжем.
Эти жертвы совершаются ради того, чтобы посмотреть на озеро Байкал. Такой маст ду, не лишённый даже некоторого челленджа для любого европейского путешественника. С первых же секунд в поезде иностранцы, как и любой вменяемый человек, понимают, что попали внутрь некой аллюзии на «ин зэ дез кар», но пожаловаться некому. Проводники вымученно улыбаются и вторят Стасу Михайлову, поющему из динамиков на весь вагон. После этого опыта проезда в русском плацкарте иностранным гражданам не страшна уже никакая экзистенция. Даже негры. Где-то уже на подъездах к Томску все пассажиры становятся одной крови, одного цвета и кондиции и понимают друг друга без слов.
Поезд прибывает на вокзал Томск-1. Похмелье неизменно накрывает путника в тот момент, когда он видит слово «безысходность» на заборе рядом с фасадом здания вокзала. С надписью «Томск-1». Иностранные гости не могут читать кириллицу, но нас, томичей, это волнует меньше, чем пьянство будущих матерей, поэтому мы ничего не меняем.
Пусть русский учат, если приехали в Россию! В края, где невиданных наличников деревянная архитектура, женщины невиданных фасадов и форм, мёд и водка льются рекой, крапива и конопля не отцветают, бани топятся ароматной сибирской сосной, а зимой снега стоят как хрустальные замки.
Питаются в Сибири кровью свежеразрезанной пиццы и салом барсука, поструганного на сашими. Будок с «Сибирскими блинами» в Томске как грибов в осеннем сибирском лесу. Томичи сами эту ересь не жалуют. Блины едят только приезжие. Любой Томич знает, что традиционная сибирская еда — это пицца и суши, и биг мак.
На варварском английском языке в Святой Сибири никто, конечно, не говорит, на все вопросы не умеющих на великом и могучем ни слова сказать сибирский расслабленный человек отвечает жестом, приглашающим выпить или жестом, указующим на отца и вождя всей Руси — Ленина.
Главная достопримечательность Томска — памятник Ленину — стоит на площади Ленина прямо напротив главного православного собора и указывает всем путь в светлое будущее по проспекту Ленина. Центральная улица в Томске была построена, когда дедушка Ленин ещё не был памятником и вообще ещё не был. Тогда ещё не было ни машин, ни «маршруток», так в Томске называются муниципальные автобусы. И даже маршрутчиков не было. Строили проспект, а тогда он назывался улица Почтамтская, так, чтоб разъехались две повозки с лошадьми, и чтоб можно было припарковать коня у трактира. Коней и повозок на весь город набиралось немного. Только у элиты был транспорт.
Улица Почтамтская, а позднее проспект Ленина, получился узким настолько, что когда в загсе на Ленина кто-то женится, остальной город стоит в пробке и ждёт. Потому что на Ленина негде припарковать машину, а на свадьбах у томичей обыкновенно машин больше, чем людей. Поэтому весь проспект стоит, пока хозяева припаркованных у загса авто создают ячейки общества.
Машины любят томичи большие и солидные
Эта любовь, говорят, возникла ещё в царствие князя Тояна, который, по преданию, основал город. На улице Ленина принято совершать авто-ярмарку тщеславия. Каждый вечер пятницы и субботы по проспекту Ленина ездят самые дорогие машины в мире. Купить дорогую тачку для томича стоит в списке дел на втором месте после «купить итальянские туфли», а уже после идёт построить дом и вырастить сына. Про дерево уже никто не помнит. Парков в Томске достаточно. В конце Ленина есть Лагерный сад, а на Каштачной горе — Михайловская роща. И то, и другое, говорят, места массовых захоронений неугодных режиму ссыльных, сосланных в Сибирь при Сталине.
Старожилы знают, что летом по проспекту Ленина ходят по правой стороне, потому что там тень, а любому сибиряку невыносим даже намёк на тепло, и жарой считается температура выше 10 градусов по Цельсию, а зимой вообще не ходят, потому что ходить пешком в Сибири зимой чревато преждевременным добровольным замораживанием до лучших времён. Что, конечно, само по себе не плохо, потому что даже томичам хочется пожить в новом дивном мире.
Дорожное покрытие на улицах Томска по ровности не сильно отличается от того, что было до изобретения асфальта. Пока едешь по томским дорогам на работу на автобусе, молоко в твоём кофе в термосе взбивается в пену, так мы, томичи, получаем капучино; пока едешь с работы, чувствуешь, что ты — на коне, не в переносом смысле.
В маршрутке можно узнать об очень полярных вещах: от рецепта приготовления солёных огурцов и, как ублажить мужа, чтоб любил и носил шкуры домой с охоты, до основ квантовой физики и механики. Некоторые пассажиры читают. Томичи много читают: как мировые бестселлеры о «пятидесяти оттенках серого» (книга про Томск), так и мировую классику: Донцову, Маринину и Керуака.
Томские барышни в святой и вечной надежде устроить свою личную жизнь надевают и зимой, и летом сапоги на каблуках. В Святой Сибири даже летом ходят в сапогах: дороги и тротуары у нас плохие; грязь стоит, не просыхая
Потом снова наступает зима. Во дворах — снеговики с морковками во всех дозволенных цензурой местах. На людях — шкуры медвежьи и рысьи, собольи, у тех, кто посолиднее и причастен к добыче нефти; а пуховики и куртки у всякой мелкой рыбёшки: музыкантов, учителей и людей прочих бесполезных профессий.
Всё серым-серо от реки Томи до Камня Основания на Воскресенской горе. Даже на рекламных щитах перестают улыбаться люди, на улицы выходят грустные томичи и лепят грустных снеговиков. Томичи улыбаются только 3 дня в году, когда наступает лето. Кроме солнца у нас нет поводов для улыбок. Вместо радости мы привыкаем думать, что живём в Святой Сибири.