Без рубрики
08 июля, 2019

Грязь, фетиши, зависимость: развратные факты из жизни русских классиков

Не поверишь: классики тоже люди. И они творили ужасные вещи — их биографии зачастую захватывают больше, чем любой современный сериал.

Школьная и студенческая программа рисует нам образы русских писателей возвышенными, полными величия и благочестия. Этакие ангелы от искусства: родились под пение муз, пооканчивали гимназии, женились, блюли супружескую верность, творили и благороднейше отходили в мир иной. На деле же все классики были обычными, полными несовершенств и пороков людьми, иногда еще и похуже любого из нас. Осторожно: разрываем шаблоны.

Разврат и зависимости Достоевского

Критики называют его великим православным писателем, произведения которого полны христова мученичества и духовности. Достоевский представляется нам чуть ли не святым, хотя биография Федора Михайловича полна темных пятен.

В молодости Достоевский был закомплексованным, нервным ипохондриком. Он стеснялся светского общества, смущался дам, однако одиноко вел тайную «ночную жизнь» и слыл знатным любителем проституток. В 1845 году он писал брату:

«Минушки, Кларушки, Марианны и т. п. похорошели донельзя, но стоят страшных денег. На днях Тургенев и Белинский разбранили меня в прах за беспорядочную жизнь. Эти господа уж и не сознают, как любить меня, влюблены в меня все до одного. Мои долги на прежней точке».

Собственными душевными переживаниями и грешками писатель щедро наделял персонажей своих произведений. Образ героя «Записок из подполья», по мнению многих современников Достоевского, в том числе критика Николая Страхова, автобиографичен. Как тебе такой отрывочек:

«В то время мне было всего 24 года. Жизнь моя была угрюмая, беспорядочная и до одичалости одинокая… Дома я всего больше читал, но по временам наскучало ужасно… Хотелось двигаться, и я вдруг погружался в темный, подземный, гадкий не разврат, а развратишко… Порывы бывали истерические, со слезами и конвульсиями… Развратничал я уединенно, по ночам, потаенно, боязливо, со стыдом, не оставлявшим меня в самые омерзительные минуты… Боялся я ужасно, чтоб меня как-нибудь не увидали, не узнали… Ходил по самым темным местам…»

Достоевский пережил нищету, суд, ссылку без права переписки и каторгу, что не добавило его чувствительной натуре ни спокойствия, ни душевного здоровья. Он мучился эпилептическими припадками, был депрессивен, вспыльчив и мнителен. Федор Михайлович не единожды был женат — брак с первой супругой, Марией Исаевой, не принес ему счастья. Вторая его возлюбленная — Аполлинария Суслова — оказалась «больной эгоисткой», как заявил впоследствии сам Федор. Эмансипированная «инфернальница» действительно была порядочной стервой: она истязала писателя своими капризами, скандалами, сорила деньгами, ответила отказом на предложение замужества. Полину из «Игрока» и Настасью Филипповну из «Идиота» Достоевский писал с нее.

Потом, казалось бы, в его жизни все наладилось: появилась прелестная девятнадцатилетняя стенографистка Анна Сниткина, безумно влюбленная и очарованная талантом писателя. С ней-то он и остепенился, хотя разница в возрасте (на секундочку, Достоевскому было 54, и Сниткина годилась ему во внучки) его немного смущала — еще до «Бесов» и Ставрогина с Матрешей в высшем обществе ходили слухи, что Федор в узких кругах хвалился своими похождениями с маленькими девочками. Хотя, может, и наговаривают. Между тем едва совершеннолетнюю Аню не смущало решительно ничего. «Готова всю жизнь стоять перед ним на коленях», — писала она.

Их отношения кипели воистину итальянскими драмами. Федор становился все безумнее — он был одержим паранойей ревности. Писатель не забыл и не простил обид своих предыдущих пассий — для жены были установлены четкие правила: никакого макияжа, невзрачная одежда, общение с мужчинами под запретом. Впоследствии подруги Анны утверждали, что она «страшно состарилась за четыре года».

Однако, несмотря на это, их брак, кажется, был действительно счастливым. Достоевский воплотил с молодой супругой все свои развратные фантазии. Будучи в разъездах, он писал ей письма очень интимного содержания:

«Каждую ночь ты мне снишься… Целую тебя всю, ручки, ножки обнимаю… Себя береги, для меня береги, слышишь, Анька, для одного меня… Целую тебя поминутно в мечтах моих всю, поминутно взасос. Особенно люблю то, про что сказано: «И предметом сим прелестным — восхищен и упоен он». Этот предмет целую поминутно во всех видах и намерен целовать всю жизнь. Аничка, голубчик, я никогда, ни при каких обстоятельствах в этом смысле не могу отстать от тебя, от моей восхитительной баловницы… Целую пальчики ног твоих, потом твои губки, потом опять…»

Реалити-шоу «Дом Буниных»

В сравнении с Иваном Буниным, Достоевский может показаться сущим праведником. Нобелевский лауреат, один из немногих эмигрантов, получивших признание в СССР, представитель знатного дворянского рода. Кто бы мог подумать, что жизнь этого уважаемого человека будет похожа на сериал от Netflix — с драмами, изменами, психологическими проблемами и лесбиянками.

После революции Бунин и его законная жена, Вера Муромцева, эмигрировали во Францию. Здесь они общались с другими эмигрантами из творческих кругов, и, вот незадача, Бунин познакомился с молоденькой поэтессой Галиной Кузнецовой (разница в возрасте у них тоже была знатная — 30 лет). Влюбленный писатель не придумал ничего лучше, как привести девушку к себе домой и объявить жене: «Привет, дорогая, это Галя, моя ученица, она будет жить с нами». Как и чему он ее «обучал» — догадаться несложно.

Жена повела себя в этой ситуации очень необычно, но, безусловно, благороднейше: она не встала на пути у молодой соперницы. В своих мемуарах она написала: «Я вдруг поняла, что не имею права мешать Яну любить, кого он хочет… Только бы от этой любви было ему сладостно на душе».

Этот «тройственный союз» не укрылся от светских кругов. Эмигранты начали шептаться и осуждать пару. Кузнецову называли проституткой, Бунина — извращенцем, а Муромцеву — женщиной без чувства собственного достоинства. Лишь немногие оценили ее поступок и поддержали: например, Цветаева — она восхитилась самоотречением Веры Николаевны и написала: «Поступила как мать».

Так бы все и продолжалось, но тут — сюрприз! Галина оказалась ветреной бисексуалкой. Бунин поднадоел, и ее новой любовью стала оперная певица, независимая и страстная Маргарита Степун, сестра друга Ивана, литературного критика Федора Степуна. Галина, как истинная «ученица» Бунина, просто привела возлюбленную домой к Буниным и заявила, что они теперь тут живут.

Но если ты думаешь, что это все, то подожди. В 1929 году в этом реалити-шоу появился новый участник: молодой писатель-эмигрант Леонид Зуров. Вера Николаевна взяла мужчину под крыло — нереализованные материнские инстинкты дали о себе знать. Зуров истрактовал проявление женской заботы неверно и, к несчастью для себя, влюбился в нее — безответно. Вера осталась верна Бунину и не ответила Леониду взаимностью.

Все жили под одной крышей, сводя друг друга с ума, вплоть до Второй мировой войны. В 1940-м году уехал Зуров — заболел туберкулезом и отправился лечиться в санаторий. В 1942 году дом покинула и лесбийская пара — Бунины остались одни у руин собственного брака. Вера, простив все обиды, заботилась о своем муже до последнего дня его жизни.

«Ян третьего дня сказал, что не знает, как переживет, если я умру раньше него…Господи, как странна человеческая душа».

Заслуживал ли Бунин свою Веру? Сложный вопрос. О любви к жене Иван высказывался весьма холодно: «Любить Веру? Это все равно, что любить свою руку или ногу».

Догги-стайл Маяковского

Пожалуй, всем известно о любви Маяковского к замужней женщине Лиле Брик — она стала музой всей его жизни. Поэт по инициативе Лилички сожительствовал с Бриками — и что Осип, что Владимир считали даму своей женой. Однако Лиля в открытую забавлялась над пылкими чувствами поэта и любила доводить его до истерики. Уже на закате своей жизни госпожа Брик предавалась воспоминаниям и рассказывала Андрею Вознесенскому:

«Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал…»

Отношения этих людей были максимально неоднозначными. У Маяковского с Бриками была своя система очень странных прозвищ и переписок, отдающих ролевыми играми в стиле pet-play: в своих дневниковых записях Лиля сравнивает Маяковского с собакой — он охотно принимал эту игру и в письмах подписывался как Щен — это была кличка их домашней дворняжки. Брик делится в мемуарах:

«Они [Маяковский и собака — прим. автора] были очень похожи друг на друга. Оба — большелапые, большеголовые. Оба носились, задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не отставали до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца».

А вот фрагменты интимных записок, адресованных Лиле. Послания всегда сопровождались изображениями собак.

«Целую Кису в губки и в роту
Приеду в субботу», — Щен.

«Целую кета и в то и в это. Обцеловываю в этом роде Все ваше боди», — Щен.

Даже когда Киса-Лиля охладела к Маяковскому, он продолжал содержать развратное семейство: оплачивал их дорогие покупки и заграничные поездки. Страдая от тревоги и депрессии, поэт увлекся кокаином, увековечив этот эпизод своей биографии в стихотворениях:

«Горсточка звезд, / ори! / Шарахайся испуганно, вечер-инок! Идем! / Раздуем на самок / ноздри, / выеденные зубами кокаина!»

Певец опиатов

Раз уж мы подошли к теме наркотической зависимости, стоит вспомнить одну из самых трагичных историй, которая чуть не оборвала жизнь гениального классика — Михаила Афанасьевича Булгакова.

Булгаков был врачом. Работал в полевом госпитале на фронтах Первой мировой. После демобилизации и свадьбы на Татьяне Лаппе был направлен на работу в Смоленскую губернию, в село Никольское, где чрезвычайно страдал и тосковал от деревенского быта.

Именно в Никольском произошла роковая случайность, которая изменила всю его жизнь. К Булгакову привезли мальчика, больного дифтеритом. Михаил принял необходимые меры: нужно было специальной трубкой отсосать дифтерийные пленки из горла.

Супруга писала в своем дневнике:

«Ему показалось, что при этом заразная культура попала и ему. Тогда он приказал ввести себе противодифтерийную сыворотку. Начался у него страшный зуд, лицо распухло, тело покрылось сыпью, он почувствовал ужасные боли в ногах. Михаил, конечно, не мог этого выносить, попросил ввести ему морфий. После укола стало легче, он заснул, а позже, боясь возвращения зуда, потребовал повторить инъекцию. Вот так это началось…»

Опиаты считаются очень тяжелыми наркотиками. Привыкание развивается сравнительно быстро: буквально через 2-3 приема. Сначала наступает психическая зависимость: эффект эйфории делает мысли о приеме наркотика мучительно-навязчивыми. Столь же стремительно морфий влияет на метаболические процессы, вынуждая наркозависимого регулярно делать инъекции. Развивается сильнейший абстинентный синдром — малейшая отсрочка очередной дозы наркотика вызывает лихорадку, тахикардию, одышку, галлюцинации, кровавый понос и, самое страшное, нестерпимые боли во всем теле. Булгаков описал чувства, которые испытывал во время ломки:

«Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги… Смерть — сухая, медленная смерть…»

Супруги переехали в Вязьму, думая, что атмосфера городского быта облегчит зависимость, однако это не помогло. Михаил требовал у жены очередную дозу — но в Вязьме наркотик был подотчетен, и, чтобы разжиться несколькими граммами морфия, Булгаков выписывал рецепты на имена и адреса своих вымышленных пациентов. Самым ценным предметом для него стала печать, ведь только благодаря ей он мог получить препарат. Татьяна была в отчаянии — она перепробовала все: нежность, ласку, уговоры, слезы, мольбы. Но всякий раз, слыша решительный отказ супруги идти в аптеку, писатель впадал в ярость: он кричал, рыдал, угрожал Татьяне пистолетом. Однажды запустил в нее раскаленным примусом. Лаппа вспоминала: «Хотела все бросить и уехать. Но как посмотрю на него, какой он, как же я его оставлю? Кому он нужен? Да, это ужасная полоса была…»

Лишь в Киеве дела пошли на лад. Один знакомый врач посоветовал постепенно уменьшать дозировку наркотика, разбавляя его дистиллированной водой. Чтобы покончить с чередой бесконечных страданий, Татьяне пришлось солгать мужу, что в киевской аптеке записали его адрес, — и Михаил, испугавшись, что у него отнимут печать, согласился заменить морфин на опиум.

Булгаков страшно мучился, однако забота жены и сила воли помогли ему совершить невозможное — побороть зависимость. На борьбу с морфием у писателя ушло несколько лет, в этот период он погрузился в творчество, чтобы заглушить физические страдания. Впоследствии Михаила всю жизнь преследовали головные боли, иллюзии, панические атаки. Свои страдания он красочно описал в биографическом рассказе «Морфий».

Вред, который Булгаков нанес своему здоровью, был, к сожалению, непоправим: на 49-м году жизни у него диагностировали гипертонический нефросклероз — болезнь, при которой серьезно нарушается функция почек. Как известно, любые заболевания почек сопровождаются страшными болями — по злой иронии судьбы Булгакову снова пришлось принимать морфий. Следы наркотика были обнаружены на страницах рукописи его самого знаменитого романа «Мастер и Маргарита». Писатель скончался в 1940-м году.

Подведем итог. Не стоит воображать классиков непогрешимыми кумирами — творческим, эмоциональным и гениальным людям свойственно ошибаться, творить безумные вещи и страдать. Но не томно и возвышенно, а грязно, мучительно и страшно. И если смотреть на темную, неизведанную сторону их жизни не с точки зрения «фу, зачем портить образ», а сочувственно, проявляя эмпатию, то это поможет лучше понять их творчество, которое навсегда изменило мировую культуру.

ДРУГИЕ СТАТЬИ ПО ТЕМАМ: