В день рождения принято говорить хорошие слова и умиляться юбиляру. Невысокий, круглоголовый, лысоватый и всклокоченный в то же время Илья Кормильцев не очень любил умиляться. Он был человеком порывистым, отчасти заполошным, временами истеричным, но невероятно, до безумия честным и искренним.
Он был настоящий поэт
Он сочинил несколько прекрасных текстов прекрасных песен — и во многом, конечно, он был Nautilus Pompilius на том же уровне, что Вячеслав Бутусов и наверняка больше, чем Дмитрий Умецкий.
Впрочем, он в какой-то момент перестал писать песни (это было хорошо; многие вот продолжают до сих пор, и это нехорошо). Перевел много книг (какие-то удачно, какие-то так). Сделал буквально из ничего издательство, которое печатало массу неприятных мне книг, но именно поэтому должно было существовать, с какой стати мне все время должно быть приятно? Издательство просуществовало недолго.
А еще Илья Кормильцев говорил много неприятных слов и совершал много бессмысленных поступков. Он писал лишнее и неумное в ЖЖ, он лез драться к Михаилу Козыреву, крича “Убейте этого человека, пока он не убил всю нашу музыку!”.
Он рвался во все стороны, никого не зовя за собой. Он пытался в одиночку исправить то, что казалось ему неправильным. Он кричал, топал ногами, вцеплялся зубами. Ему было не все равно.
В середине 2000-х, ватных и поролоновых, для страны, в которой незадолго до смерти Ильи термин «наплевать» стал официальным комментарием крупной финансовой сделки, смерть человека, которому было не все равно – серьезная потеря.
Впрочем, стране было все равно на его смерть, как на миллионы до и после нее. Но мы — мы помним об Илье. И помним его стихи:
“мой брат Каин он все же мне брат
каким бы он ни был — брат мой Каин
он вернулся домой, я открыл ему дверь
потому что он болен и неприкаян
он ловит в воздухе духов рукой
но натыкается только на нас
мой брат Каин все равно нас погубит
потому что у Каина больше нет глаз”
Как жаль, что их не помнит почти никто.