На полу лежит человек. Я узнаю его по чёрным кудрям и длинным рукам. Это – Николай. По его рукам тонкими змейками бегут разрезы, залатанные тёмной кожей. Я хватаю Николая за волосы на ноге и пробую разбудить. Он не двигается, а на соседней кровати кто-то переворачивается и подымает голову. Я не разбираю, кто это, но мне машут рукой в зелёных перьях. Снова хватаю Николая за волосы на ноге. На этот раз, я вырываю маленький клочок.
— Ааа! — он приоткрывает глаза и улыбается. — Ты всё-таки приехал!
— Да, только вставай давай, — говорю.
— Ну ещё пять минут, — Николай накрывает голову одеялом.
— Ты не встанешь через пять минут, — я смотрю на его некрасивые руки. Из окна бьёт свет, и порезы кажутся кожей, обклеенной целлофаном. — Вставай.
Выхожу в коридор и ещё несколько минут стою у двери. В дальней комнате я слышу мужской смех и иду в другую сторону. За спиной, в ванную пробегает Николай.
Над столом в кухне висит портрет красивого мужчины, обмазанного маслом. Он сидит на стуле и призывно смотрит на меня из фотографии. За ним — ряд тёмных бархатных занавесей из плотной ткани. Я смотрю на него, и он мне нравится, только мы никогда не сможем дружить, потому что люди с портретов не созданы для крепких связей. Рядом с кальяном на столе много бесцветной слизи, а на конфорках искрится фольга.
В коротких трусах Николай прыгает на подоконник. Он закуривает и стряхивает пепел в разбитую форточку.
— Почему ты разрешил мне пожить у себя?
— Ты чё? — Николай кашляет и корчит лицо улыбкой. — А почему нет?
— А что, если я приехал, чтобы обокрасть вас.
— Можно вообще вычислить же человека. Вот ты приехал и сразу понятно: вор ты или не вор, — он растягивает слова, как аппарат, который жуёт плёнку в кинотеатрах. — Чё за вопросы? Да мне интересно потому что было. Я хотел помочь человеку. Это же помощь?
— Я бы не пустил тебя к себе домой, — я ковыряю ножом сгоревший ананас.
— Это понятно уже по твоим вопросам странным. У тебя московский менталитет. Там просто так никто бы не пустил. Там наёбывают сильно… В Москве.
— Тебя обманывали в Москве?
— Меня лично – нет. Но мне рассказывали, что что-то там с обменом валют… И эти таксисты же…
— Ночью я воткну в тебя нож, — говорю убедительно.
— И? — улыбается Николай. Когда он просыпается, у него большие, как мраморные китайские шарики, удивлённые глаза.
— И уйду.
— В сети следователи спалят переписку и будут всё расследовать, — Николай выбрасывает окурок в форточку.
— Только ты уже будешь мёртв.
— Ну и кто просто так убивает? — он спрыгивает с подоконника и проходит мимо меня. — Таких один на миллион! Да мне просто интересно было. Я подумал: чё может случиться здесь. Если только с тобой чё-то случится, а не со мной. Вот и всё
***
Али и Василий сидят на диване и смеются. В руках у Али длинная пластмассовая палка, из нее идет дым: он скатывается белыми клубами по его бороде. Василий хохочет, высоко задрав ноги.
Али живёт в доме меньше двух месяцев. Василий вообще здесь не живёт, но он привел Али. Али – финн и похож на поварёшку из скандинавских саг. У него блестящие жирные волосы и липкие усы.
— Николай, как тебе вчерашний день рождения? — Али отрывается от пластмассовой трубы, когда мы заходим в комнату. — Тебе понравилось?
— Сколько тебе лет вообще? — Василий затягивается.
— 24.
— А я практически не помню свои 24. Это жесть какая-то…— Али пялится в потолок.
В комнате много деревянных шкафов, все они забиты ненужным хламом: дорожные указатели, колеса от телеги, разбитые пластиковые стекла, печенья, шлагбаум.
— Где, где ключи мои?! — Василий вскакивает с дивана. На нем зелёная толстовка и если бы он не был так красив, то мог бы походить на гоблина из «Властелина колец». — Они могут быть где угодно! — Василий прыгает на стул, сбрасывает заводную крысу со шкафа, перебирает стекла на столе, вскакивает на подоконник, слетает вниз и выбегает из комнаты.
— На вас заявление пишут, — говорю Николаю. Он сидит за своим компьютером и слушает музыку.
— Кто? — Николай оборачивается и делает удивленные глаза, как когда я сказал, что заражу его своей болезнью. — Зачем пишет?
— За вчерашнее. Сосед снизу.
— А ты откуда знаешь?
— Я встретил его около дома, попросил дверь мне открыть.
— Трусы в говне! — орёт Василий.
— Санёк опять убежал, — Николай закрывает глаза и сидит так пару секунд. Затем он включает музыку громче и идёт к двери. — Он должен четыре уборки и опять убежал… Говнюк.
— Там кто-то обосрался! — Василий влетает в комнату и плюхается на диван.
— Сколько вас здесь живет? — спрашиваю.
— Шесть, — отвечает Николай голосом отчаявшегося человека.
— Раз, два, три… — я высчитываю людей в комнате.
— Раз, два! Васёк не живёт.
— А чего приходишь сюда? — спрашиваю Василия.
— Хороший вопрос, — говорит он и убегает.
Али с планшетом улыбается мне и выходит из комнаты. Он живёт за шкафом.
Я бросаю рюкзак в угол, встаю на пружинный диван и раскрываю окно. На улице сильный ветер, а в комнате пахнет травкой. По стенам в сторону окна скачут две зебры. Чёрная, с жёлтыми пятнами по белым полоскам и голубая. На подоконнике лежит старый противогаз, как из фильмов о Чернобыле, когда заражённые ребята становятся зомби.
— Она что, говно ела? — Али заходит в комнату и хватается за трубу.
— Там женщину стошнило? — спрашиваю.
— А ты можешь определить по блевотине? — говорит Василий.
— Василий, с кем ты живёшь?
— Ну с родителями… — он сводит брови в тонкую дугу.
— Ты единственный ребёнок в семье?
— Нет, у меня старший брат есть.
— Вы похожи?
— Нет, он жирный, — Василий ложится на спинку дивана и смотрит на голубой недокрашенный потолок. — Я никогда таким не буду.
***
Василий стоит у раковины. Он должен дому две уборки. Раковина вся проржавела и выпачкана едой. Василий брезгливо проводит по тарелкам сухой губкой, потом психует и уносит посуду в ванну. Рядом со мной за столом — Саша. Он должен дому 4 уборки. Я пока не должен ничего.
— Как тебе тут живётся? Ты же старше их гораздо, — спрашиваю Али.
— Как так определил? — он резко поднимает на меня глаза.
— Мне говорили.
— Ну говорили, а так бы не определил, наверно?
— Ну да.
— Вот и всё.
На Саше чёрная обтягивающая водолазка. Видно, что у него красивое тело, как из каталогов мужского белья. Лицо у Саши вытянутое, с треугольным подбородком и странными, как у ящерицы быстрыми глазами. Я сижу, и мне кажется, он вот-вот высунет длинный тонкий язык, схватит муху и прожуёт её.
— Саша, как твоя жизнь? — спрашиваю.
— Жизнь моя — тлен, безысходность. Смирение просто, — он выкуривает сигарету и улыбается мне.
— А чё тлент-то? Хорош! У нас ещё вся жизнь впереди, — Али отбрасывает ананас.
— Это все так думают, а потом бац! — отвечает Саша.
***
— Из-за того, что я спортом занимался, у меня 27 ударов ночью, — Саша лежит на диване, облокотившись на меня. — Поэтому мне порок сердца приписывают, и меня не взяли в армию. Если я не двигаюсь, я начинаю врать, у меня ощущение, что все полностью плохо работает, настроение падает.
— А при курении у тебя ж поднимается? — Али прикатил кресло из-за своего шкафа и теперь качается в нём, как старушка.
— Нет. Надо пробежаться просто. Метров 500 пробежишься, и активируется организм, как машина заведётся.
У компьютера сидит Николай. Он обрабатывает фотографии для Али по 20 рублей за снимок. На мониторе свадьба красивого мужчины и некрасивой женщины.
За дверью Фома – еще один жилец, занимается сексом. Николай включает громче музыку, и мы делаем вид, что ничего не слышим.
— Саша, а ты любил когда-нибудь? — спрашиваю.
— Я всех люблю. Человек – цветок в мире се-е-ером, — начинает Саша и смотрит в потолок. — Я просто жопой эти цветы чувствую, «скилы» всякие. Я почую и рядом так полежу. А так у меня девушка была, но потом она сказала мне: «Наши отношения перешли в положение стагнации». За#бись, да, определение?
Все смеются.
За дверью крики еще пронзительнее. Я слышу, как громко дышит Фома, и не понимаю, почему его маленькое тело вдыхает столько воздуха.
***
Наташа вернулась из магазина и варит пельмени. Мы с Николаем сидим за столом – он обещал познакомить меня с Девчонками. Девчонки – это Наташа и Алина. По ночам они работают официантками в стриптиз-баре, а сегодня у них выходной.
— Получается, вы же никем кроме официанток не работали?
— Нет, — Алина сидит на столе, свесив ноги.
— Кем вы хотите быть? — спрашиваю.
— Я не знаю… — Наташа улыбается. У неё круглое блестящее лицо и большие щёки.
— Официантами! — Алина сидит на столе, свесив ноги. У неё маленький нос-клювик и татуировка с перьями вдоль правой руки. Она говорит, что это – журавль, а я вижу только зеленые перья, поэтому Алина похожа на воробья.
— Ты че, еще не понимаешь, что здесь во всей квартире всем вообще х#й знает чё надо? — удивляется Николай. — И все, кто сюда приходит, тоже ничего не понимают жизни. Вон Алла съехала. И чё? Чё-то изменилось у неё в жизни что ли? — он смотрит на Наташу. Она сидит под лампой, и свет обдает её лицо липкими белыми пятнышками. Алла – её родная сестра. — Не знаю, может и изменится, конечно. Я тогда удивлюсь. Я просто даже не представляю, что может измениться.
— Смотрите, если мы попробуем спроецировать будущее…— начинаю я.
— Его нет, — говорит Наташа.
— Или оно слишком однообразно, — говорит Алина.
— … то каким вы хотите свое будущее видеть?
— Я там старая, такая никчёмная официантка, — Алина достала кальян и чистит его тряпкой.
— Я дальше стриптизёршей пойду, — Наташа намеренно делает голос серьёзным. — А вообще, я бы хотела чем-то с туризмом связанным заняться.
— А я вот учусь на своего этого эколога, но не представляю, чтобы я там уехала на Север работать. Я ващщще не хочу на Север! Там холодно! — когда Алина говорит про Север, её голос похож на птичий щебет.
Наташа сидит с наваленными в тарелку пельменями. Пока они стынут, она сдирает обмершую кожу с рук. У нее неуклюжие пальцы, но ровные и чистые ногти. Алина продувает кальян и набивает его новым вкусом.
Николай рассказывает, как прошёл его день. Говорит, что снова ходил устраиваться на завод и что снова его отправили в военкомат. А в военкомате его хотят забрать в армию. Поэтому Николай не может выезжать за границу, и летом они с Аней были в Гагре. Он катался на водном мотоцикле и впервые в жизни не боялся утонуть. Аня заплывала далеко-далеко от берега и была весела. Они разговаривали с морем, и море забирало их слова куда-то вглубь. Николай боялся, что если заплывет слишком далеко, эти слова завертят его вихрем, унесут на дно и похоронят рядом с большими ракушками.
— Мы работаем официантками, потому что мы ленивые жопы! — резко начинает Алина. — И сидим мы на одном месте. Всё! Нет этому больше объяснения, — она откладывает кальян в сторону.
— У нас нет стимула, мы не видим его, не задумываемся об этом… — говорит Наташа.
— Нам этого хватает! Хва-та-ет, — кажется, Алина сейчас сорвется с места, бросится на меня и выклюет глаза. — Пока нам этого хватает, пока у нас нет других потребностей – мы так и будем сидеть!
— А что если потребности не появятся? — спрашиваю.
— Появятся. Когда ребенок появится какой-нибудь, — говорит Алина. — И у нас кликнет в голове.
— Реально, бывает такое, что ты живёшь-живёшь, а потом думаешь: «Надоело всё!» — Николай придерживает голову рукой. Порезы вытекают из тонкого запястья.
— Как когда в душе стоишь? — спрашиваю.
— Неее, — тянет Николай. — В душе это другой поток мыслей. Однородный поток.
— А когда приходят «за#батые мысли»?
— Вон к Коле же пришли сейчас, — Алина поджигает вкусовую колбочку на кальяне.
— У меня это все запланировано было как бы! — говорит Николай. — Я просто когда закончил универ, подумал, что чё-то щас я не хочу пока на завод – надо повеселиться еще. А теперь понял, что хочу.
Мы ещё пару минут сидим на кухне и смотрим, как Алина курит кальян. Когда она выдувает дым в потолок, кажется, её сухие рыжие волосы сгорают, как сено с южных полей.
— Так спать хочется, — Наташа разговаривает с пельменями. Она протыкает их вилкой и из серого теста показываются розовые куски мяса. Пельмени похожи на черепа крошечных мышей. — Если бы я не спала, я бы столько всего сделала…
— Ты спишь, потому что устаешь или потому что это приятно? — перебиваю её.
— Потому что вижу сны, — Наташа накалывает череп на вилку.
***
Василий приходит и жалуется на боль в животе. Николай говорит, что у Василия язва и надевает наушники.
— Что случится, если ты потеряешь свою красоту? — спрашиваю.
— Ничё не будет, — Василий ест булочку. — Расстроюсь естественно. Ещё как расстроюсь. Все расстроятся, мне кажется.
— Что ещё ты умеешь делать, кроме как быть красивым?
— Я умею всё. Всего понемножку. Руками умею работать, правда, очень редко это делаю.
— Брат живёт с вами?
— Нет, уже давно нет.
— Он женат?
— Два раза.
— Два раза женат?
— Два раза разведён. Но, мне кажется, все еще впереди. «Мне всего лишь 37, у меня все впереди», — Василий цитирует брата с набитым ртом.
В коридоре громко хлопают дверью. В комнату заходят три человека. Из коридора Николай зовёт их на кухню. Запоминаю только Артура и Булата.
— Ты татарин? — спрашиваю Булата.
— Да… — затем он говорит что-то на татарском.
— Что он говорит?
— Я не знаю, — Василий пьет кефир.
Булат проводит пальцами по короткой бородке и выходит из комнаты.
— У меня, конечно, брат хороший, — начинает Василий. — Очень хороший чувак. Человек, чувак – не знаю. Но мы с ним разные люди.
— Ну да, он жирный, — говорю.
— Нет, это просто образ. Вообще по характеру разные люди, — вокруг губ у Василия остались белые молочные следы.
***
— Ну чё, у тебя как дела, Васёк? Где фотосеты? — в комнату залетает Артур.
— А х#й знает, — говорит Василий.
— Может тебе уже пора переходить в порно, чувак? — Артур падает на диван.
— Может домой мне пора поехать?
— Домой-то ты всегда успеешь, братан… Ты на квартал едешь? Я беру вес для Максима, к нему друг из Москвы приехал.
Артур снимает майку и бросает её на шкаф около башенных часов. Он роется в маленьком пупке и достаёт оттуда пару ворсинок. У Артура кожа, как мандариновая кожура. За её тонким слоем видны мышцы, налегающие на кости и органы. Если проткнуть Артура пальцем в пупок, и повести вверх, к груди, кожа будет легко сдираться с тела ровными кусками.
— Николай, ты узнал, кто без трусов ушёл? — спрашивает Василий.
— Нет. Я чё, проверял что ли?
— Я проснулся в трусах! — Артур отрывается от пупка.
Все смеются. Громче всех смеётся парень по другую сторону Артура. Его имени и лица я не запомнил. Он круглый как матрёшка.
— Ты, Васёк, пять лет фотомодель, а хули? — Артур трет пальцами очки. — Тоже мне вы#бываешься тут. Тысячу лет моделью можешь ты быть, «Уэрэ зе мани?», – вопрос останется к тебе, Василий.
— Последний кастинг я про#бал, — говорит Василий.
— Бухал потому что? — Николай.
— Я не помню почему… Я выспаться наверно захотел.
— Ты мне в последний раз так написал Васёк, — говорит Артур. Когда он разговаривает, на его шее напрягается толстая вена. Если сдирать с Артура кожу, все что есть в теле будет держаться на этой толстой вене. — Я спрашиваю, как у него дела. А он пишет: «Щас я докурю всё. И я пойду спать». Что? — Артур прикрикивает последнее слово. — Ты чё, Васек, ох#ел что ли? Жадный раджа.
— Артур, я смотрел вот на эти два маленьких кусочка и думал: я сейчас докурю, и всё будет за#бись. А там мама ходила туда-сюда.
— Ты накурил её?
— Нет.
***
Я просыпаюсь в пустой квартире. Николай с Али уехали на съёмку. Девчонки ещё на работе. Это единственный раз, когда я оказываюсь в доме один. Я собираю вещи в рюкзак и вызываю такси.
У компьютера валяется белый скомканный листок. Я разворачиваю его: «Александр, приглашаем вас стать судьей соревнований по фристайлу во время проведения Олимпиады в Сочи. Оргокомитет».
Входная дверь звякает и ударяется о стену. В квартиру заходит полный человек с добрыми глазами. Я сижу в коридоре на корточках и завязываю шнурки. Человек проходит мимо меня и падает на матрас, где несколько дней назад Николай нашел трусы в говне.
У входной двери в подъезде три больших черных пакета с мусором. Когда люди погибают в терактах, их накрывают такими же пакетами. Квартира Ани – напротив дома Николая, Али, Фомы, Наташи, Алины и Лёхи. Стены подъезда исписаны голубым баллончиком.
Я спускаюсь вниз и слышу мужские крики из-за двери соседа. Затем – удар тела о стену. Не убыстряя шаг, я прохожу мимо его белой деревянной двери.