— Чем вы занимались, когда Вам было как мне, помимо музыки?
— Нюхал героин.
— Не кололи?
— Я боюсь иголок.
— Страх всегда нас спасает.
— Всегда. Но раз в жизни надо выбрать один момент, хотя бы один, когда тебе не страшно.
— Вы выбрали момент?
— Да, этот.
Стареющая рок-звезда Шайен, ушедшая с помостов мировой славы 20 лет назад, меланхолично живет на окраине Дублина. Его нынешний досуг по сравнению с былыми днями, как садовод vs. парашютист-экстримал. Он больше не нюхает героин и Игги Поп больше не выступает у него на разогреве. Теперь единственное, что связывает его с тем Шайеном — это ежедневная тонна грима на лице, напоминающая вокалиста The Cure Роберта Смита. Он дружит с девочкой-подростком, которую безуспешно пытается свести с недалеким пареньком, работающим в супермаркете.
До сих пор делает отменный кунилингус жене и ходит за покупками с тележкой, напоминая бабу Люсю из соседнего подъезда
Шайен, казалось бы, лишен всяких эмоций, бросая местами остроумные комментарии на тему и без нее, он остается равнодушен ко всему, что его окружает. Так, под прекрасное музыкальное сопровождение, тянется день за днем его гротескная жизнь. Хотя иногда он одевает цветные шорты и все немного озаряется видом прекрасных мускулистых ног.
Неспешное пребывание на зеленом острове обрывается известием о смерти отца. Шайен пакует косметику и плывет на похороны в Нью-Йорк, где мы узнаем, что его покойный родитель во Вторую мировую спасся из концлагеря и всю жизнь положил на поиски своего нацистского палача. Несмотря на то, что Шайен наделен нередким комплексом "мой папа меня никогда не любил", он решает во что бы то ни стало найти этого гитлеровца и порешить мерзавца старого.
Сперва вам, как и мне, может показаться совершенно нелепой идея сценариста. Чего-чего?! Рок-звезда на пенсии ищет нациста? Но, как ни странно, это высосанное из пальца путешествие Грустного Пьеро — аллегория. Это прощание с детством, из которого Шайен к своим, предположительно, 50 так и не сумел выйти. Запертый в коконе неразрешимости, скуки, безразличия, он, тем не менее, движим силой своей натуры и той человеческой добротой, о которой все мы слышали, да мало видели. Каждое его шаркающее, полное нелепости движение, его образ сутулого трансвестита вызывает улыбку, желание подойти, обнять и приголубить. Даже когда он неистово орет на Дэвида Бирна, танцует “танец эпилептика” под Игги Попа, играет в пинг-понг в придорожной забегаловке или потягивает содовую из трубочки рядом с пацифистом- татуировщиком.
Все это — полный благодарности и вполне логичного абсурда мир печального человека, который, в конце концов, находит ответы на свои вопросы и начинает улыбаться
И если всего вышеописанного вам мало, то посмотрите фильм хотя бы потому, что ради вас, зрителей, Шон Пенн выучился виртуозно играть на гитаре. Show some respect.
А кто в конце не расчувствуется, — тот черствый сухарь.