Москва вырывает кишки приезжим

Спотыкайтесь, выцарапывайте кровью своё имя на ХХС и, если надо, ревите в подушку, но только не сдавайтесь. Никто не будет вас жалеть и мяукать домашним котом. Москва любит сплетни, наркотики и лучших. Москва всегда вырывает кишки приезжим, и вопрос лишь в том — умеешь ли ты собирать и зашивать.

Я не москвич и не учился в 57-ой школе. А ещё я не играл с твоим братом-племянником в футбол и вряд ли уже буду. Пошёл третий год в Москве. Я пью практический каждый день, практически с утра. Я ухажёр сразу нескольких дам и жую детский орбит. Сначала Москва казалась мне приветливой, радушной. Я ведь на Сапсане приехал, вырос в Англии, короче, сраный мажор — так себя уговаривают те, кто никак не может попасть туда, куда я, пьяный, вползаю. Никому не интересно, что я жил первый месяц в йога-клубе и везде, куда приютили, курил хабарики пять кругов подряд и не жрал две недели, пока не нашёл работу. На меня смотрят небрежно владельцы столицы. Я обитаю в чёрных списках нескольких гламурных заведений, но, признаться, — всё тут колхоз после лондонских тус, закрытых джентельменских клубов и ресторанов, где знают про вкус. Помню, как блевал в Tape London и любил свою минус 4-ую первую любовь в туалете Drama Park Lane. Я — нищеброд. Всё, что у меня есть в Москве, — это текст и две сестры. Меня начали звать именно за текст. Сначала в общей рассылке фейсбука, потом лично. Денег не прибавилось, но всё равно приятно.

Писал я писал, ну и дописался до своей первой супер-пупер закрытой олигархической тусни. Нет, вы поймите, я и до этого на таких мероприятиях был, но это был блат, блудняк, молодость, это не считается. Это как когда ты в бильярде дурака закатываешь — вроде очко, но ты не испытываешь от него никакого удовольствия. А тут всё по-чесноку, всё сам. Короче, я как всегда неправильно оделся и пошёл. По дороге меня сбил блатной джип и протянул 50 тысяч рэ, а это был косарь зелёных — я согласился и пошёл дальше — на самое светское мероприятие этого вечера. В Домодедове так не шманают, как эти ребята на входе.

В таких местах, где на меня смотрят особенно косо, я всегда заказываю чего-нибудь покрепче, а также побольше орешков, чтобы они закончились. Чтобы тем, кто пришёл по настоящему приглашению, не досталось. Так я и поступил. Было много красивых платьев, много известных лиц и тех, кого я не знал вовсе, но, судя по их костюмам, — должен был. Стою, значит, ледышку за щекой мучаю, никого не трогаю, и тут ко мне девочка подходит — лет 17-ти от силы.

— Вы Аккерман, я Вас читаю.

Я уже практически смирился, что мне стали «выкать».

— И как?

— Вы очень талантливы.

— Что?

— Вы очень талантливы?

— Что?

(обожаю, когда мне это повторяют, и особенно когда всё громче и громче)

— Хочешь ледышку пососать?

Я демонстрирую свою щёку и протягиваю стакан.

— Хочу Вам пососать.

Кстати, хорошее мероприятие, и канапешки — объедение.

— Что? (это уже я решил на всякий случай уточнить)

Юная кокетка вытаскивает из моего стакана ледышку и, смачно облизывая, засовывает её в рот.

— Пошли.

Она берёт меня за руку и спускает на второй этаж. В принципе, я не против туалетных минетов, но всё-таки — сколько ей лет?

До туалета мы не дошли, хотя я бы после трёхсот и кофейной встречи до зашёл бы с удовольствием. Мы вышли на балкон курить. Она достала свои тонкие, я — свои крепкие.

— Мне 20 и я козерог.

— А я люблю бобров. Они забавные.

— Так мы идём в туалет?

Я всегда влюбляюсь именно в таких — истинных крутышек, которые знают про себя всё и не пытаются мне ничего продать. После них больнее всего. Мы зашли в роскошный туалет, и она присела на корточки. Никогда не видел в уборных таких люстр. Какой-нибудь мурановский De Majo, не меньше. Я вам так скажу: в Большом — бюджетный варик.

Мы вернулись наверх и растворились в дорогих духах, словно никто сейчас не глотал. Я нашёл мужика с устрицами и опрокинул пятёрку, не отходя от кассы. Потом еще пятёрку и два канапе с сёмгой. Когда я кончаю, мне всегда хочется завоевать какую-нибудь страну. Если в первые пять минут этого не происходит — я иду к холодильнику чего-нибудь сожрать.

И вот 11 часов вечера. И вот все вдруг замолчали. И вот я проглотил свои коронные пол-литра — вошёл Он, усталый, но мощный как вурдалак. За ним шли трое, а Он — был в своих мыслях. Он был лёгким, но тяжёлым. Он пришёл последним, но главным. Только что с самолёта. Бармен запах мочёй, подавая ему виски. Первой, кого Он поцеловал, была красавица-жена, потом — дети. Она была не из тех, кто подключился к его успеху, но которая была его частью. Я сидел на слишком удобном пуфике, когда он подошёл пожать мне руку. Я — встал. Харизма из таких людей прёт как из меня блевота, когда я перебрал и отдаю душу. Всё здание принадлежало ему. Собравшиеся обняли его кругом. Его правая рука лежала на барной стойке, владела ею, левая — дирижировала собравшимися. Может, занять у него денег?

— Так, а давайте на этот фильм пойдём? (он говорил со своей семьей)

— А я уже его посмотрела.

— То есть уже дошло до того, что жена ходит без мужа в кино?

Он строил из себя простака, и все смеялись от его величия. Даже я. В этот момент мне пришла смс от любовницы, но Он смотрел на меня, и я не стал отвечать. Его общество было приятней, хоть я всю дорогу молчал. Кто-то щипнул меня за попу, я обернулся. Это была таинственная девушка (козерог по гороскопу) 20-ти лет. Это была московская осень, наглая и грязная. Таких больше не будет. Будут одобрительные рукопожатия, конверты, восхищения и пьяный блеск в глазах, но не она — первая, сквозь боль, но чистая — за талант. Я вдруг поймал себя на мысли, что хочу хотя бы раз в жизни выпить виски так же, как и Он. Туалетный минет был один из лучших. Через пару дней я узнал, что чудо-девочка — юноша. Мальчики в Москве такие — девочки.

Другие приключения Аккермана