Герой дня: Дэвид Браун

Я люблю город Cевастополь. Помимо прочих кайфов и ништяков (море, солнце, некурортность, хорошие, спокойные, добрые люди etc.) здесь есть некоторые бонусы. Древний город Херсонес, на территории которого находится античный театр, где летом театр им. Лавренева играет Аристофана и не только; самый большой из виденных мною блошиных рынков и прочая, прочая, прочая. Но на сей раз меня ждал сюрприз: весь город был заклеен афишами концерта Дэвида Артура Брауна, он же — лидер популярной группы Brazzaville.

Для Севастополя гастроли иностранных артистов — дело нечастое. Тем более американцы. Впрочем, Браун американец странный. Когда он только-только расстался с саксофоном и артистом Беком и появился в поле зрения музыкальных критиков, некто А.К.Троицкий назвал его самым романтичным американским рок-артистом после Джима Моррисона, чем обеспечил малоизвестному на родине артисту бешеную популярность в России. Потом Браун переехал в Испанию, но пластинки его, и на самом деле нежные и романтичные, стали выходить у нас раньше, чем где-либо еще… Я лет семь тому звонил ему в связи с выходом очередного альбома; у нас состоялся вполне теплый разговор, из которого выяснилось: Браун разговорчив, начитан, думает небанально, интересуется Россией всерьез, в качестве одного из любимых музыкантов называет бразильца Жорже Бена, а это встречается не так часто. Однако в Москве я на Брауна и его группу так и не сходил. После этого Браун запел каве-версии отечественных хитов; началось это со "Звезды по имени Солнце", и это было клево. Но потом я узнал, что Дэвид Артур спел "Зеленоглазое такси" и "Малолетних шалав", у меня начался когнитивный диссонанс с изжогой на выходе, и я подумал: все, пора с Brazzaville завязывать.

И был не прав.

По московским меркам севастопольский клуб "Артишок" — не клуб, конечно, а ресторан с эстрадой (даром что афиша у него плотная, и слово "рок" на ней чуть ли через день встречается). Дэвид сидел в углу — тихий такой человек с усиками, приветливый, обаятельный. Я подошел, напомнил обстоятельства знакомства; он обрадовался — надо же, где встретиться довелось.

Зал заполнялся — и совсем не теми людьми, которых ожидаешь на таком мероприятии: было много брутально накрашенных женщин, куривших кальян, в сопровождении средних лет джентльменов, изрядно подогретых спиртным. Во время нашей с артистом неспешной беседы один из них подошел вплотную и стал настойчиво заглядывать Брауну в глаза.

— По-ихнему можешь? — спросил он меня.

— Немного.

— Тогда скажи ему, пусть на сцену валит! Сколько ж можно! Пущай поет!

— What’s he speaking about? — заинтересовался артист.

— He’s saying it’s possibly time to begin, — перевел я максимально уважительно.

— Oh yes, — вежливо согласился Браун.

— Чо йес, йес, обэхээс, блядь! — завелся джентльмен. — Билет куплен, пусть уже начинает!

…Дэвид вышел на сцену с одной гитарой, и как только он начал петь, стало очевидно, что на сцене — настоящий серьезный артист: несмотря на очевидное расхождение с публикой, в массе своей пришедшей не на него, а на "американского артиста", Браун сразу взял руль в свои руки: публика была “его” уже на второй песне. В акустическом варианте он представляет собой симпатичный авторский сингинг-сонграйтинг, не отягощенный излишними смыслами, но привлекательный своей чистотой и искренностью.

А сзади меня тем временем уселся необъятных размеров человек в белой рубашке с девахой, в глазах у которой вместо зрачков светился очевидный символ доллара. Необъятный долго устраивался, лапал долларовую подружку, потом, перекрикивая артиста, орал кому-то в телефон: "Та тут уся наша Рублеука сидит!". Интересно, что они тут называют Рублевкой, подумал я. Но тут Дэвид запел "Зеленоглазое такси" (Green-eyed taxi), и публика замерла от восторга, а потом стала подпевать.

В антракте я поинтересовался у Дэвида: почему он берет именно те русские песни, которые берет?

— О, тут нет особой причины. Мне, как правило, нравится мелодия. Скажем, песня про такси напомнила мне французскую эстраду старой школы, а у "Малолетних шалав" она просто невероятной красоты, с на редкость небанальными гармоническими ходами…

— Но ты представляешь себе все негативные коннотации, связанные с ней?

— О да! Gopniki, tyolki, buhlo, pizdets! Но мне это, в общем, неважно — у меня контекст совсем иной.

И правда. Вслушиваясь в кавер-версии Брауна, понимаешь, что остранение и незамыленный взгляд сильно идут на пользу нашим хитам: то, что на родном языке кажется чудовищной пошлостью, вне ситуации слушается вполне пристойно

Наверное, тут и в самом Дэвиде дело — в той корректности, том сдержанном достоинстве, с которым он поет эти песни. Со "Звезды по имени Солнце" вмиг слетает пафос, "Шалавы" стирают с губищ килограммы помады и оправляют школьные фартучки, "Такси" меняет марку с ржавой "Волги" на, скажем, Kia, и жить становится совсем не так скверно. Вот только процент аплодисментов и подпеваний именно на этих песнях в “Артишоке” был куда выше, чем на прочих.

Концерт закончился, барышни бросили кальяны и стали в очередь фотографироваться с заезжим музыкантом. КЯ же покидал зал с чувством закрытой лакуны: Браун и Brazzaville (а что это синонимы, сомневаться не приходится) оказались лучше, чем я думал, и слава богу. Наверное, чтобы понять это, нужно увидеть его не на опен-эйре в саду "Эрмитаж" и не в клубе “Б2”, например, а здесь, где море плещется под окном, чайки залетают на набережную и слава русских моряков — вовсе не пустой звук. И где живут хорошие, добрые, приветливые и спокойные люди.

Жаль, что на концерте Дэвида Артура Брауна их почти что не было.

Сегодня у него день рождения, парню исполняется 45 лет — а в пятницу он выступает со струнным квартетом все в том же “Б2”. Сходите на него, братья и сестры — он хороший человек, и песни у него хорошие. Даже те, что не имеют в своей истории “русского следа”.