Герой дня: Геннадий Шпаликов

Шпаликова я впервые увидел лет через 7 после его смерти — на живописном портрете в мастерской его друга Михаила Ромадина., куда меня привел отец. Пока они разговаривали, я листал какой-то французский киножурнал с битлами на обложке и не очень вслушивался в разговор взрослых. Ромадин тем временем показывал отцу томик шпаликовского «Избранного», вышедший года за два до того, с ромадинской же картиной на супере.

Потом они отложили книгу и заговорили о Тарковском (Ромадин был художником на «Солярисе»), а я ее взял. И открыл на стишке:

На меня надвигается

По реке битый лед.

На реке навигация,

На реке пароход.

Пароход белый–беленький,

Дым над красной трубой.

Мы по палубе бегали —

Целовались с тобой.

Пахнет палуба клевером,

Хорошо, как в лесу.

И бумажка наклеена

У тебя на носу.

Ах ты, палуба, палуба,

Ты меня раскачай,

Ты печаль мою, палуба,

Расколи о причал.

Что мог понять четырнадцатилетний мальчишка в нем? Вот ничего я и не понял, но почувствовал неутоленную тоску, и стишок этот, похожий на самодельную деревянную игрушку, навсегда запомнил.

Это потом выяснилось, что Шпаликов был звездой ВГИКа, лучшим сценаристом своего времени, что это он придумал про «Я шагаю по Москве», что пил беспробудно, что его сценариям не давали хода, что жил в безденежье, снял один фильм как режиссер (блестяще, кстати, снял), что мог работать пьяным — и работал…

Большой человек с открытой улыбкой, он удивительным образом нес в себе хрупкость мира, и это я услышал в том, первом стихотворении. Потом были другие, например, вот это:

О рыжий мой, соломенный,

Оборванный язык,

Когда плывешь соломинкой —

Я к этому привык.

Оно написано в апреле 74-го, а в ноябре, в Доме творчества в Переделкино Шпаликов ушел на второй этаж и повесился на собственном шарфе.

Как он прожил эти полгода? Страшно даже думать об этом.

Собачья жизнь, собачья,

На этом берегу.

Но не смогу иначе,

Наверно, не смогу.

Тот самый единственный им поставленный фильм назывался «Долгая счастливая жизнь».