Герой дня: Уильям Голдинг

Среди нобелевских лауреатов в области литературы много имен, о которых сегодня известно только исследователям-литературоведам, да и то только упертым. Бог весть почему их выбирало некогда нобелевское жюри. Однако Уильям Голдинг не из них.

Сын учителя, он вырос в приморской деревне, в детстве говорил на латыни и увлекался математикой. Поступил в Оксфорд на естественно-научный факультет, но два года спустя понял, что ошибся в выборе и стал изучать английский и литературу. Тогда же начал писать стихи, опубликовал первый сборник (потом, найдя его у букиниста, купил, чтоб разорвать и выкинуть — а в ту довоенную пору критики сочли его poems зрелыми и достойными). Закончил университет, женился, стал преподавать в школе. Началась война.

Голдинг пошел служить на флот; он нес многочасовые дежурства в Ливерпуле, потом попал в исследовательский центр, но сбежал обратно на корабль. Переправлял миноносцы из Штатов в Англию, потом стал командиром ракетоносца и в этом качестве поддерживал высадку союзников в Нормандии — то, что потом назвали D-Day.

При всей достойности его военной карьеры война Голдинга переломила. В разговорах, выступлениях, интервью он не уставал повторять, что именно там понял: люди творят зло, как пчела делает мед, и тот, кто не понимает этого, слеп или безумен. Думаю, во многом это понимание сделало учителя Голдинга писателем Голдингом.

Его первый роман вернулся из 21 издательства, но 22-е напечатало его. Это и был «Повелитель мух» — чудовищная аллегория, рассказ о группе школьников, после крушения самолета оказавшихся на необитаемом острове, с легкостью становится диким племенем, поклоняющимся некоему Зверю; Голдинг полемизировал в своей книге с концепцией человека как существа одухотворенного и мудрого, спорил с сентиментальными робинзонадами, показывал, что ребенок, олицетворение светлого начала, легко может стать кровожадным тираном — или, что хуже, его приспешником, а тот, кто сохраняет в себе гуманность, разум и совесть, остается в трагическом одиночестве. Это была книга о том, как легко сделать шаг назад.

«Повелитель мух» стал бестселлером; его сравнивали со «Скотным двором» и «1984» — но Голдинг не любил и эту книгу, считая ее скучной и недоделанной.

Он написал много прекрасных книг — «Шпиль» — повествование о безумной мечте приходского священника, стремившегося воздвигнуть над церковью шпиль невероятной высоты, «Воришку Мартина» — жутковатый роман о том, что происходит в мозгу умирающего лейтенанта военно-морского флота, «Свободное падение» — исповедь-обвинение серьезного художника, который сам себе и обвинитель, и прокурор, и присяжные, и все они продолжали вектор обвинения человека в том, что тот так просто сдается, так легко становится хуже, чем его создавал Господь. И в этой сверхидее парадоксально, по-английски, даже по-англикански видится невероятной силы потаенная вера, что все может быть и не так, но что для этого должна быть произведена невероятной же силы работа.

Нобелиатом он стал в 1983-м — за «романы, которые с ясностью реалистического повествовательного искусства в сочетании с многообразием и универсальностью мифа помогают постигнуть условия существования человека в современном мире». Фактически за то, что он каждой своей книгой, среди которых были и сардонические псевдоисторические романы вроде «Чрезвычайного посла», и натуральные исторические полотна, бросал вызов человечеству, швырял ему в лицо перчатку, требовал от него доказательств достойности его существования остальному миру. В своей лекции после вручения премии Голдинг говорил, что он «универсальный пессимист, но космический оптимист». Джон Кэри, говоря о нем, изобрел гениальную формулировку: «человек многих скорбей, который шёл по жизни, преодолевая одно за другим возникающие препятствия с несгибаемым упорством ». И еще одну: «Голдинг «распознал в себе монстра, живущего во всём человечестве» — и старался бороться с ним, добавим от себя.

Читать Голдинга трудно, временами болезненно, но необходимо. Это чтение, во-первых, воспитывает вкус, потому что проза его великолепна и по композиции, и по словарному разнообразию (у нас и переводили его хорошо), а во-вторых, оно прекрасно сбивает спесь с нас, которые по недомыслию своему уверены в том, что небо и земля — для них.

Это мы для них, считал Голдинг, и то еще надо доказать, что нам можно к ним прикасаться.