Герой дня: Василий Шукшин

Читатель ждет уж традиционного — а хрена. Не встречался я с Шукшиным, не дал Господь по малолетству моему и еще ряду разнообразных причин. Но это не дает мне повода пропустить его 83-летие.

Вот вы представьте себе: алтайская деревня (вы вообще знаете, где это — Алтай? Google Maps быстро открыли и посмотрели!). Парень-безотцовщина: отца в 21 год взяли НКВДшники и расстреляли. Мать, которая в одно лицо тянет сына всю войну. Парень после 7 класса идет в техникум учиться на механизатора, потому что учиться надо, но недоучился, ушел, потому что работать надо же; уехал в Калугу, потом во Владимир, везде работал. Руками. На заводах.

Пошел служить во флот. Комиссовали из-за язвы через три года службы — да-да, товарищ хипстер, три года отбарабанил Василь Макарыч, и то не дослужил!. Потом поехал домой на Алтай, экстерном сдал на аттестат зрелости и пошел работать в школу, учителем. А потом и директором был.

И вот теперь — вы опять представьте себе — он едет с горсткой своих самопальных рассказов в Москву. С Алтая. Во ВГИК поступать. И поступает — на режиссуру, к Михаилу Ромму! И заканчивает. И становится тем самым Шукшиным, про которого мемориальная доска висит на доме рядом с метро Алексеевская, бывшая Щербаковская. И снимает все свои потрясающие фильмы (всего пять, если точно, и шесть, если с дипломом), и публикует рассказы, и снимается у Герасимова, Хуциева, Бондарчука. И умирает от язвы желудка, на теплоходе «Дунай», в душной каюте, один.

Но я вот что хочу сказать. Все, что в предыдущем абзаце я написал — про кино, книжки, фильмы, смерть и пр. — это ведь последствия, как и то, про что я не написал: бабы его эти бесконечные, водка декалитрами… Но вдумайтесь: механизатор-матрос с Алтая. В Москву. Во ВГИК. Это ж как надо было верить в себя. Какую силу иметь. Какую волю к победе. Это потом Комитет по кинематографии и Союз писателей малость пообломали. Но не до конца. Ушел почти что свободным.

«А такая была ясность кругом, такая была тишина и ясность, что как-то даже не по себе маленько, если всмотреться и вслушаться. Неспокойно как-то. В груди что-то такое… Как будто подкатит что-то горячее к сердцу и снизу и в виски мягко стукнет. И в ушах толчками пошумит кровь. И все, и больше ничего на земле не слышно. И висит на веревке луна».