Памяти Бориса Васильева

Оказывается, много кто думал, что писатель Васильев умер.

Оказывается, много кто вообще не знал про писателя Васильева.

И в самом деле, что за фамилия и имя для писателя – Борис Васильев? Это ж практически никто. Сто тыщ Васильевых, из них минимум тыща Борисов.

А он был такой один

Сын царского офицера, ставшего командиром Красной Армии, он был настоящим солдатом – каких нынче уже нет. Он старался нести понятие чести сквозь всю жизнь, искалеченную войной, окружением, лагерем для перемещенных лиц, членством в партии, конфликтами с литературными бонзами. Был удачлив – ну или казался таковым: ну как же, “Зори здесь тихие”, “Офицеры”, всенародная слава – а кто знал, что пьеса, по которой были поставлены те же “Офицеры”, в конце 50-х была запрещена и рассыпана в наборе? Что повесть “Иванов катер” три года мариновалась в “Новом мире”?

Писал, в общем, всю жизнь человек о чести, о доблести, о родной стране, ее истории. Писал талантливо. В 1993-м подписал странное письмо, призывавшее власть запретить «все виды коммунистических и националистических партий, фронтов и объединений», ужесточить законодательство, ввести и широко использовать жёсткие санкции «за пропаганду фашизма, шовинизма, расовой ненависти» — письмо, фактически одобрявшее расстрел парламента. Можно не принимать этой подписи, но нельзя не понимать, что она поставлена – в его случае – из-за тех же принципов, которые были определяющими для писателя Васильева.

В общем, не буду я даже касаться той самой книжки про тихие зори, потому что замылена – а ведь была чуть ли не главным живым, неприкрашенным чтением про войну, настоящим, с плохим концом, как у каждой хорошей книжки. Не стану вспоминать “Завтра была война”, книгу о предвоенных школьниках, одну из попыток вытащить в глухой застой правду о том времени, потому что сами прочитайте. Не буду говорить о его исторической прозе, потому что ничего о ней не знаю. Вообще ничего не скажу.

Книги Васильева – жесткие, неуютные, временами страшные, зачастую мне совершенно чужие – не могут не остаться в русской прозе надолго

Потому что гнул его ХХ век, гнули партия и правительство, гнули постперестроечные издатели, — все гнули. А он – не гнулся. Так только, отклонялся, делал вид. Но возвращался на исходную, четкую и ясную позицию: Россия, честь, свобода. Именно в таком порядке. Что под свободой ни понимай. Любил армию, которой давно уже нет, ненавидел войну. Работал, до последних дней жизни писал то, что, наверное, мало кто уже прочтет.

И сломался – только когда не было больше никаких человеческих сил.

Сегодня.