Памяти Василия Пескова

Книги Василия Михайловича Пескова я помню лет с восьми. Я к тому времени научился читать, а они стояли в прямой досягаемости. Как-то так вышло, что отец застал меня сидящим на полу и листающим “Шаги по росе”: там было много фотографий и невероятно интересных рассказов. Пожалуй, именно тогда я впервые осознал прелесть того, что мы сегодня называем нон-фикшен, потому что рассказы эти были о самых настоящих, а вовсе не придуманных людях: космонавте Гагарине, совершенно живом, а не стационарно-бронзовом, дезертире, прожившем много лет на чердаке, рыбаках на берегу среднерусского озера. Удивительно, но мне, мальчишке, это было интересно наравне с мушкетерами и героями какого-нибудь Майн Рида. Потом я прочитал взахлеб книгу о зимовке на антарктической станции (с главой о визите автора в русские эмигрантские клубы в Мельбурне, кажется), потом руки дошли до “Земли за океаном”, книги про Америку, написанную совместно с Борисом Стрельниковым. А потом мы познакомились.

Песков, который довольно быстро стал “дядей Васей”, встретился нам с отцом в букинистическом книжном на Масловке, где и мы, и он стояли в очереди – сдавать книжки (в то время гарантированный способ пополнить прохудившийся семейный бюджет). “О, Витя, — сказал Песков, — что, тоже пустой карман? А у меня вот Ганзелку с Зикмундом не приняли. Возьми пацану?” Я, конечно же взял эти два коричневых тома авторства знаменитых чехов, в конце 40-х – начале 50-х проехавших чуть ли не весь мир на “татрах” — тома-то были не московские, а пражские, хоть и на русском. Кстати говоря, не взяли их у дяди Васи по простой причине: после вторжения советских войск в Чехословакию в 1968-м оба соавтора выступили с откровенно ядреными антисоветскими заявлениями и почти мгновенно стали диссидентами; Ганзелка, который был чуть ли не кандидатом на пост президента страны, двадцать лет проработал в Праге садовником – впрочем, это совсем другая история.

Лет с десяти я стал ходить к отцу на работу, и неизменно встречал Пескова, спешившего то в фотоотдел, то на верстку, то еще куда – но он неизменно станавливался потрепать мои вихры и задать пару вопросов. А в девятом классе, когда мы затеяли стенгазету, я приехал в “Комсомолку” задавать вопросы ему. Это было мое первое в жизни интервью. Оно стало гвоздем номера – второго и последнего: в школьном парткоме подивились отсутствию в газете красного цвета и портретов Ленина, а также критическим заметкам о воровстве из карманов в школьном гардеробе и дали указание переориентировать издание. Но пока газета висела, к нам шел нескончаемый поток визитеров из других классов – посмотреть на фото популярного телеведущего, полученного из его собственных рук…

Потом мы встречались все реже, всякий раз случайно – но Песков с неизменной обстоятельностью расспрашивал о перипетиях моей жизни. Вряд ли они были ему так уж интересны, но слушал он внимательно, не перебивал и не окорачивал юного остолопа, тоже ставшего журналистом. “Жалко только, про природу ты не пишешь”, — вырвалось у него как-то, когда мы столкнулись у кинотеатра “Прага”.

Песков для отечественной журналистики не то что неоценим – он настоящий титан своего поколения, разделивший свой пьедестал почета с Головановым, Ростом, Леонидом Репиным, многими другими. Но его заслуга едва ли не самая большая.

Василий Михайлович Песков, не поддаваясьна запросы времени и идеологии, занимался гуманистической журналистикой, проповедовавшей любовь к человеку

И понятно, что его вечное “Окно в природу”, выходившее даже в нынешней “Комсомолке”, появилось не только потому, что он этой природе был совершенно родной – Песков открыл это окно, когда в 70-х стало трудно открывать окна к людям. Хотя и тут он переломил ситуацию своим “Таежным тупиком”, который читали миллионы подписчиков газеты, следя за историей семьи раскольников Лыковых: что это, как не максимально гуманистическая, человечно-ориентированная публицистика?

…Последний раз я видел его из окна троллейбуса, кажется, года полтора назад, на той же Масловке. Мне бы, дураку, выскочить на следующей, метнуться назад, поздороваться, сказать пару слов… Нет, поехал дальше. Отца уже не было в живых, и я не знал, что сказать старому человеку с вечной кепкой на голове.

Я не знал тогда, что он перенес инсульт, но восстановил себя настолько, чтобы продолжать свою вечную миссию по знакомству сотен тысяч бессмысленно живущих людей с зайцами и грибами, оленями и волками, воронами и карпами – всеми теми нашими собратьями по месту проживания, которых мы, как правило, не замечаем, и о которых дядя Вася, Василий Михайлович Песков, знал практически все.