Люди

Театр начинается с бешенства

Валентина Понеяд Валентина Понеяд
Мы знаем место где вас может охватить невыносимое чувство стыда за других людей.

Знакомо ли вам чувство острого стыда за других людей? Такого стыда, когда сами собой закручиваются внутрь пальцы ног, голова инстинктивно уходит в плечи, а глаза так и тянет зажмурить? Если вдруг вы дожили до сего момента, не испытав этой острой эмоции, я готова поделиться местом, где ее можно гарантированно прочувствовать. В театре.

Я – театрал. Много лет назад я иду на спектакль модного прибалтийского режиссера Някрошюса. Спектакль идет шесть часов. Я опаздываю к началу и первое действие стою у колонны, потом сажусь на свое место. Играют классику; на сцене маститые старцы и старухи, равно как и яркие молодые звезды. Молодых звезд хочется сразу выгнать из искусства прочь – они визжат, топочут ногами, задирают юбки, спускают штаны. Динозавр Максакова, хоть и выворочена наизнанку несколькими пластическими операциями, выглядит несколько лучше хотя бы уже потому, что сценречь не прогуливала. Но это не спасает ее от того, чтобы выглядеть смешно и нелепо, когда по замыслу модного режиссера она раскорячивает ноги и прыгает зайчиком в каждой мизансцене. Я ухожу под глубоким впечатлением от пары монологов, от мощи Евгения Миронова и в совершенном охуении от увиденного в целом.

Я не сдаюсь. Годами позже я иду по приглашению подруги в Ленком. Сюда невозможно достать билеты, Ленком хоть и попсоват, на мой вкус, но славится громкими именами. Я готова ко всему, я иду на очередную великую старуху Чурикову, я хочу застать ее хоть однажды на сцене.

Снова здорово: топот, прыжки, горлопанство. Дмитрий Певцов размашисто мерит сцену шагами, впечатывая с треском каблуки в пол, поигрывает годной для конкурса бодибилдеров мускулатурой, высказывается только звериным рыком. На этом впечатляющем фоне примадонна говорит чуть ли не шепотом, хочется смотреть только на нее, слушать только ее, от прочих мельтешаших на сцене придурков тянет отмахнуться как от слепней. Пока звезда не начинает по какой-то дьявольской задумке выживающего из ума режиссера Захарова петь. Они вообще в Ленкоме любят что-нибудь такое спеть. Пальцы ног… ну, вы поняли.

Я надеюсь и верю. Я иду с мамой в "Современник". Я прожила напротив него лет десять, ни разу не сподобившись сходить ни на один спектакль. Я знаю все о его противоречивой славе, о его репутации заведения без страха и упрека, о его либеральной сути, о новаторстве его худруков. Мы снова идем “на звезд” – на Неелову и Хаматову. Я знаю, что режиссер Туминас – снова из тех прибалтийских символистов, из любителей метафор. Я имею кое-какой опыт, я понимаю, что легко мне не будет. Я заранее готова многое простить, стараюсь к чему-то подготовиться морально еще до открытия занавеса.

Занавес открывается – и душа моя окутана тоской и ужасом. На сцене сидят люди с выражениями лиц идиотов и дергаются как идиоты, музыка визжит так, что лопаются барабанные перепонки, на сцену льется вода, сыплется какая-то крупа, один из героев непременно закуривает сигарету. Впереди у меня три часа беспрестанно поджатых пальцев на ногах, имитаций совокупления, марионеточных походок и намеков на колоноскопию. Снова треклятые каблуки с треском грохочут по сцене. Снова реплики подаются рыком, криком и воем. Хаматова выглядит дурной пародией на саму себя. Неелова смотрится попросту жалко, мы жадно ловим лишь отголоски ее былой славы. Весь спектакль я морально готовлюсь к тому, что кто-нибудь из действующих лиц нассыт на пол.

Уже двигаясь к выходу, я вижу, как дряхлый посетитель благодарно говорит убеленному сединами Армену Джигарханяну, зашедшему на огонек искусства: “Спасибо вам, что театр Х всегда остается театром Х!”
Видимо, очень просто быть русским театральным актером. Топай, ори да обосрись прилюдно. Невелика наука.

Загрузить еще