Записные книжки великих писателей

Вступление

Все, что я вижу и слышу, может стать искрой для новой идеи. Я тут же ее записываю и потом часто листаю блокноты, чтобы найти свежие идеи или убедиться в том, что ничего не упустил. Я советовал бы всем молодым людям, вступающим в жизнь, иметь при себе блокнот. Это хорошая привычка, и к ней стоит пристраститься.

Ричард Брэнсон, создатель Virgin, миллиардер

Записные книжки – жанр, почти безвозвратно ушедший в прошлое. Бумага все терпит. Бумага остается, хоть она и горит, и расползается от влаги – ан 1000-летние папирусы до сих пор живы, хоть и хрупки. Тем паче записные книжки – маленькие, компактные, удобные. Вынул из кармана, черканул, что заметил, спрятал назад.

Так делали многие – и среди них попадались очень талантливые люди. То, что они черкали по ходу жизни, готовясь ли к большой работе, отправляясь в путешествие, идя по улице, до сих пор безумно интересно. Читать это нужно хотя бы для того, чтобы следить за движением ума автора (что временами совершенно восхитительно); чтобы поразиться наблюдательности, точности взгляда, блеску фантазии; чтобы вздрогнуть от свидетельства времени.

Мы утрачиваем эти качества. Нам остается завидовать тем, кто носил молескины – или рассыпающиеся изделия картонажной фабрики имени позора палачам Розы Люксембург – и лихорадочно строчил в них при всяком удобном случае.

Евгений Замятин

Русский писатель, талантливый инженер, большевик по убеждениям, преследовавшийся царским правительством, он сохранил достоинство, совесть и убеждения – так что большевистское правительство продолжило дело предшественников. Создатель группы «Серапионовы братья» (Зощенко, Федин, Каверин и др.), проектировщик ледоколов, блестящий стилист, поверивший алгеброй гармонию, он был любимцем Горького, автором едва ли не главной антиутопии ХХ века, романа «Мы», предвосхитившего Оруэлла и Хаксли и совершенно очевидно повлиявшего на Рэя Брэдбери, Замятин смог уехать из Союза и даже сохранить советское гражданство, но не вернулся назад. Впрочем, он умер в Париже в том же 1937-м, что и многие его друзья и коллеги. Правда, причина была иной.

Цитаты:

«Агроном кормил мужиков сыром. Мужики говорили: — Барин — хороший, а только мылом угощал. Мы фунта 2 этого мыла приели, гаведно, а никак нельзя, помещика обидеть не хотели, барин больно хороший».

«Мужик привез себе рояль. В дверь избы не входит: не рубить же дверь? Отпилили бок у клавиатуры. — Да ты что же это делаешь? — А что? Там еще осталось довольно — ребятам хватит».

«Купцы составили приговор: "Постановилисчитать себя беднейшими крестьянами и рабочими, о чем и доводим до сведения властей».

«Печать только свободная; прочая запрещена».

Томас Вулф

Вулф, американский южанин, выросший в не самых комфортных условиях, был писателем ищущим, страстно жаждущим новых знаний и умений. Он мало прожил, умер в 38 лет, оставил после себя четыре романа, рассказы и пьесы, которые и по сей день производят впечатление результата титанической работы (и правда, он писал по 20 – 30 тысяч слов ежедневно!). Его называли «русским из Северной Каролины» — и в этом была высочайшая похвала, поскольку она базировалась на том невероятной силы уважение, которое писатели мира испытывали к русской прозе XIX века. Его проза многословна, но это многословие сравнимо с потоком реки, в котором нет лишних капель; он писал о людях и о своей стране, которую любил с такой силой и страстью, какие нечасто достаются женщинам.

Цитаты:

«Мне 28 лет – треть этого времени я провел во сне, другие две трети проел, проучился, промечтал, от случая к случаю творил».

«Мне кажется, и я бы писал ради денег, если бы знал, как. Но я, честное слово, не знаю».

«Жизнь сама по себе и не прекрасна и не ужасна – она попросту подобна огромной волне, перекатывающейся через нас».

«Если мужчина в Америке заводит любовницу, это признак того, что он принадлежит к богеме, бунтует против общественных установлений и т.д. Во Франции такой человек считается типичным буржуа».

Марк Твен

Автор романов про Тома и Гека был в юности лоцманом на Миссисиппи – и почти до конца хранил в себе доверие к жизни и людям, без которого на реке никак нельзя. Он всегда чувствовал себя более газетчиком, чем романистом, культивировал в себе мастерство наблюдения за повседневным – впрочем, под занавес жизни разочаровался и в мире, и в людях, почти по-детски обидевшись на перерождение страны справедливости и равноправия в конвейер по зарабатыванию денег – а еще на конечность самой жизни. Он был атеистом, и потому не мог этой конечности ничего противопоставить. Впрочем, все складывалось и впрямь скверно – он разорился, умерли жена и дочь, и старик Клеменс (так его звали на самом деле) оказался один в пустом пространстве, где не с кем было поговорить и не на кого опереться. Но в книгах его оставался тот самый неукротимый задор и радость познания мира, за который их поныне любят мальчишки всего мира.

Цитаты:

«Сегодня нашелся старый знакомый. Пока еще не было такого места, где я не нашел бы знакомого».

«Плотники, строящие ковчег по заказу Ноя, потешаются над ним, считая его старым выдумщиком».

«Прелестная маленькая плутовка, с которой я отплясывал на балу этот фантастический русский танец, не выходит у меня из головы. Ах, почему яне знаю русского языка! Но она поняла, конечно, что я хотел ей сказать на нелепом английском языке, которого не знала она».

«Если вы в темноте примете свою жену за грабителя и выстрелите, вы ее непременно убьете; если это в самом деле грабитель, промахнетесь наверняка».

Илья Ильф

Один из создателей «12 стульев» и «Золотого теленка» был в жизни совсем не таким искрометным балагуром, каким кажется по прозе, — он был грустным одесским евреем, Иехил-Лейбом Файнзильбергом, тонким и точным наблюдателем и, как выяснилось не так давно, прекрасным фотографом. Его старший брат погиб в Освенциме, второй – в эвакуации в Ташкенкте, но сам Ильф ушел из жизни первым, в 1937-м, и не в застенках Лубянки – умер от туберкулеза. В его записных книжках среди истерического бурлеска выдумок и наблюдений иногда встречаются такие пронзительные строки, от которых холодок бежит за ворот.

Цитаты:

«Прошла рослая девица. В будние дни замещает монумент Лермонтова».

«Низкий, страстный голос унитаза».

«К концу вечера хозяйка переменила костюм и оказалась в голубой пижаме с белыми отворотами. Мужчины старались не смотреть на хозяйку. Глаза хозяина сверкали сумасшедшим огнем».

«Экстракт против мышей, бородавок и пота ног. Капля этого же экстракта, налитая в стакан воды, превращает его в водку, а две капли — в коньяк "Три звездочки". Этот же экстракт излечивает от облысения и тайных пороков. Он же лучшее средство для чистки столовых ножей».

Сомерсет Моэм

Один из самых преуспевающих писателей довоенной Англии, агент британской разведки, бисексуал, автор 78 книг, проживший долго, хотя на это и не рассчитывавший, Уильям Сомерсет Моэм был и остается одним из самых интересных персонажей исторической арены XX века. Жизнь его была чередой захватывающих приключений, тайн и любовных похождений; он путешествовал по Азии и Океании, со шпионской миссией посещал Россию в разгар Февральской революции. Был страстным, ранимым и эмоциональным, скрывая все эти качества под маской типичного сухаря-англичанина. Называл себя лучшим из второстепенных писателей, и это при совершенно незначительном воображении – может быть, он и в разведку пошел, чтобы черпать сюжеты из самой своей жизни, безумной и невероятной.

PS. Последняя запись была сделана в 1944 году. Моэм и впрямь был решительно настроен на то, что лодка Харона с ним на борту вскорости отправится на тот берег — но вышло совсем по-другому. Он прожил в своей вилле «Мореск» во французском городке Сен-Жан-Кап-Ферра еще 21 год и умер в 89 лет от пневмонии.

Цитаты:

«Современные поэты. По мне лучше б у них было меньше ума и больше чувства. Их песенки порождены не непомерными страданиями, а тихими радостями хорошего образования».

«Русский патриотизм — это нечто уникальное; в нем бездна зазнайства; русские считают, что они непохожи ни на один народ и тем кичатся; они с гордостью разглагольствуют о темноте русских крестьян; похваляются своей загадочностью и непостижимостью; твердят, что одной стороной обращены на Запад, другой — на Восток; гордятся своими недостатками, наподобие хама, который оповещает, что таким уж его сотворил Господь, и самодовольно признают, что они пьяницы и невежи; не знают сами, чего хотят, и кидаются из крайности в крайность; но им недостает того — весьма сложного — чувства патриотизма, которое присуще другим народам».

«Если русский смеется, он смеется над людьми, а не вместе с ними; он издевается над причудами истерических женщин, нелепыми нарядами провинциалов, выходками пьяных. Смеяться вместе с ним невозможно: его смех отдает невоспитанностью. Юмор Достоевского — это юмор трактирного завсегдатая, привязывающего чайник к собачьему хвосту».

«…я подобен пассажиру, ожидающему во время войны корабль в порту. Мне неизвестно, на какой день назначено отплытие, но я готов в любой момент сесть на корабль. Многие достопримечательности я так и не осмотрел. Меня не тянет поглядеть ни на отличную новую автостраду, по которой мне не ездить, ни на великолепный новый театр с наисовременнейшими приспособлениями, который мне не посещать. Я просматриваю газеты, перелистываю журналы, но когда мне дают почитать книгу, я отказываюсь: что если я не успею ее закончить, да и предстоящее путешествие не располагает интересоваться книгами. Я завожу новых знакомых в баре или за картами, но не стараюсь с ними подружиться — слишком скоро нам суждено расстаться. Я вот-вот отбуду».