Женщина, которая блюет
В 2000 году хипстеров еще не существовало, главным музыкальным событием года считался «Максидром», а наша тусовка, собиравшаяся в чате на сайте «Мумий Тролля», слушала бритпоп, носила коричневый вельвет, кеды и всегда была без денег. Иногда у кого-то случалась повышенная стипендия или неожиданный заработок, и мы позволяли себе не «Балтику» №3, а, например, «Экспортную».
Однажды стало модно пить текилу. Все насмотрелись на покрытых соблазнительной испариной полуголых красоток на плакатах, заучили наизусть волшебную формулу «лизни—текила—кусни» и торопились повторить.
Не стала исключением и наша теплая компашка. Одним пыльным летним днем мы решили разогреться перед «Максидромом» именно текилой. В культовом супермаркете «Цезарь-Парк» на Профсоюзной была куплена самая дешевая кактусовая косорыловка — Camino Real. На крутую Sierra Gold с пластиковым сомбреро не хватило денег; на оставшуюся мелочь были приобретены лаймы. В этом был весь наш понт: дешевое горючее— и максимально элегантный закусон.
Пришли домой к главному зачинщику любых тус — Роме. Из шести концессионеров пить стали, в итоге, только трое: я, моя лучшая подруга Маша и будущий модный фотограф Витя Горбачев. Остальные употребляли пиво и, кажется, играли то ли в карты, то ли в «монополию».
Мы как-то крайне оперативно выжрали бутылку этой страшной текилы, не забывая перемежать стопки лаймами и мелкой солью. Где-то на трети бутыли мне стало понятно, что текила — вещь хорошая и вложения оправдывает. И мне можно, в принципе, больше не вкладывать. Но отчего-то нужно было сосуд срочно опорожнить.
Дальше все, что я помню, возникает в памяти импрессионистически размытыми кадрами.Вот мы идем к метро по каким-то дворам; мы с Машей движемся классическим «домиком», завалившись друг на друга, глупо гогоча и загребая босоножками мелкую пыль.
Вот мы едем в полупустом вагоне метро, мне страшно хочется пить, воды ни у кого нет, и я раз шесть прикладываюсь к зеленой «сиське» приторного теплого «Очаковского» сидра — фатальная, кошмарная ошибка!
Вот мы проходим в «Олимпийский», у меня перед глазами все уже капитально плывет; первым делом мы с Машей идем на штурм туалета и отчего-то заходим в кабинку вдвоем — жидкости в организме много, терпежу нет никакого.
Вот мы, наконец, попадаем в зал — и это самое яркое и счастливое событие вечера, потому что на сцене беснуется Лагутенко с «Клубничной» и швыряет в зал спелые алые ягоды. Все полчаса его выступления я прыгаю, скачу, машу руками и отдаю имеющуюся энергию единению с кумиром.
Дальше не помню.Дальше опять помню: 11 вечера, мы спускаемся по эскалатору на «Проспект Мира», все едут дальше тусовать, а мне нельзя, я домашняя девочка, МГУ, филфак, дома не позже полуночи. И это полбеды — но что-то внутри меня рвется наружу, и это явно не эмоции и не песня.
Добираюсь до дома, дома только папа, папу необходимо как-то миновать. Открываю дверь своим ключом, слышу, что папа в гостиной смотрит телек. Прохожу мимо, на вдохе говорю «ДОБРЫЙВЕЧЕРПАПОЧКАСПАСИБОКОНЦЕРТОТЛИЧНЫЙ», скрываюсь в своей комнате. Стоит мне лечь, как прилетают вертолеты; неприятно весьма, раньше я с ними не виделась — повода не было.
Звоню бойфренду отчитаться о вечере, воркую в трубку, посреди разговора понимаю, что необходимо отвлечься. Говорю: «Подожди, пожалуйста, секундочку, я сейчас». Кладу трубку на подушку, преувеличенно медленно выхожу из комнаты, закрываюсь в ванной, включаю воду в раковине, поднимаю крышку унитаза — и познаю божественное единение с фарфором.
Разговор я продолжила, как ни в чем не бывало; папа, как я теперь понимаю, деликатно сделал вид, что ничего не заметил. А мог и действительно не заметить.
С тех пор текилу я не пью.