О спасении жизни, профессии и «аде в голове»: монолог психолога

В профессию психолога люди приходят по разным мотивам, и каждый — своим путем. Кто-то сразу после школы поступает в университет на «псифак», кто-то, проработав 10, а то и 20 лет в другой профессии, переучивается на психолога. Одним хочется лучше понять себя и других людей, кого-то прельщает ореол таинственности, окружающий профессию, кто-то ищет способ (как может показаться на первый взгляд) легкого заработка на трендах психологии. О «болях» профессии рассказала Ольга (имя изменено по просьбе героини — прим. ред.).

Я не знала, а уже все началось

Мне кажется, что мой путь в психологию начался с самого детства. Сверстники обращались ко мне за советом в тупиковых ситуациях. Одноклассницы рассчитывали на поддержку и утешение, рассказывая о делах амурных. Ребята благодарили за то, что могу объяснить так, что все становится осязаемым и они могут дойти до решения своим умом.

Потом в 8-9 классах были факультативы по психологии. Но до профессии было еще далеко. Психологию я выбрала только в третий раз. До этого получив парамедицинскую и педагогическую специальности. Уже имея психологическое образование и опыт работы с людьми в смежных профессиях, пришла на работу в психологический центр.

Сначала бумажки — психология потом

Первое, что доверили неопытному психологу, — это работу с «бумажками», что не совсем оправдывало ожидания новоиспеченного специалиста. Но я не отчаялась: подошла к работе с ответственностью и маломальским интересом. И отметила для себя много полезного: научилась обрабатывать новые диагностики, сама готовить психологические заключения, прописывать рекомендации, разрабатывать опросники, планы занятий и тренингов. В конце концов, вести документацию, от которой потом никуда не денешься.

Вторым этапом погружения в специальность стало посещение тренингов, коррекционно-развивающих занятий, консультаций, мастер-классов и семинаров коллег. Вот здесь-то я и преумножила не очень многочисленные практические навыки, полученные в вузе. «Прожила» опыт участия в упражнениях, которые позже проводила самостоятельно, отработала алгоритмы консультаций и диагностических процедур.

Затем, когда уже разобралась с азами работы и стало понятнее, как функционирует психологический центр, вся система психологической службы, меня допустили (к святая святых!) — к работе с клиентом. Вначале в качестве второго тренера, помощника консультанта. Так продолжалось несколько сеансов, и через некоторое время, набравшись опыта и уверенности в себе, я приступила к самостоятельной работе.

С того момента, как я отправилась в «автономное плавание», начался отсчет времени, через которое можно переходить на личную терапию.

Первый раз не для слабонервных

Я никогда не забуду свою первую самостоятельную консультацию. Конец сентября, начало учебного года. Десятиклассница записалась на профориентационную консультацию. Казалось бы, ничего сложного. Но в процессе работы выяснилось, что подросток нормально не спит несколько месяцев, сильно переживает насчет того, что «толстая», отмечает упадок сил, снижение умственной работоспособности, наносит себе самоповреждения (руки и ноги девочки в страшных шрамах) и сидит в «группах смерти» в социальных сетях. Девочка одета во все черное, бледная, мимика крайне скудная. Пару раз намекает на то, что «смертельно устала» и «уже давно ничего не хочет».

Как бы это пафосно ни звучало, нередко бывает, что психологи, как и врачи, спасают жизни. Правда, о психологах обычно вспоминают именно в этот момент — когда вопрос стоит уже ребром. Но идет консультация по профессиональному ориентированию подростка, и мне надо принять решение: заняться проблемой, которую я вижу, или выполнить то, что от меня требуется сейчас?

В голове у психолога свой ад

Важно заключить «контракт» с девочкой здесь и теперь, чтобы она записалась на следующую консультацию, сформировать новый запрос и начать работать над тем, что ее гораздо сильнее парит, чем выбор будущей профессии. Час, два, три… Время, с одной стороны, тянется: нужно быть предельно осторожной в высказываниях, не спугнуть «ершистого», замкнувшегося в себе подростка, который пошел на контакт и смягчился; с другой стороны, время несется: вот мы закончим диагностику, обсудим результаты и рекомендации, обратная связь — и она уйдет…

Девочке 16, а значит, новая ступенька: нам надо пригласить на консультацию ее маму. Они получат рекомендацию обратиться к психотерапевту/психиатру, клиентам расскажут, почему важно это сделать именно сейчас, они узнают об истинных мотивах «групп смерти», получат рекомендации о нормализации детско-родительских отношений и т. д. Но все это, если они придут. Поэтому трудимся параллельно: выполняем работу по запросу подростка и ориентируем его на продолжение разговора и по другим вопросам.

Мне удастся подключить к этой работе маму. Завтра же они вдвоем придут на консультацию, потом еще на одну, и еще. Через пару недель отправятся на прием к психотерапевту.

После приема врача мама с дочкой расскажут, что девочке назначили щадящие препараты для лечения депрессии, что сон восстанавливается и что после медикаментозного лечения доктор, скорее всего, разрешит продолжить работу, начатую в нашем центре.

Мы встретимся через пару месяцев. Клиентку будет не узнать. Она придет в платье светлых тонов, как сама выразится, «в костюме женщины», и засмеется, на щеках будет розоветь румянец. Девочка принесет выписку от врача, чтобы записаться на поддерживающие консультации и тренинги для подростков.

Но это все будет позже…

А сейчас завершается профориентационная консультация, и (о, чудо!) моя клиентка первый раз за 4 часа улыбнулась — сначала неуверенно, как будто забыв, как люди улыбаются, затем шире. Мы идем звонить ее маме, записываем их на следующий прием. Девочка как-то заминается на пороге. Спрашиваю, может, она хочет еще что-то рассказать. Ребенок слегка разводит руки, приглашая меня к объятию, а на щеках появляется едва заметный румянец, который расцветет к следующей весне.